Неточные совпадения
И чтобы не
осуждать того
отца, с которым он жил и от которого зависел и, главное, не предаваться чувствительности, которую он считал столь унизительною, Сережа старался не смотреть на этого дядю, приехавшего нарушать его спокойствие, и не думать про то, что он напоминал.
— Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений
отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе
осудить меня. В мои лета… Словом, эта… эта девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал…
— Что же печалиться?
Отца Ганьки арестовали и
осудили за воровство, она о делах
отца и мужа ничего не знала, ей тюрьма оказалась на пользу. Второго мужа ее расстреляли не за грабеж, а за участие в революционной работе.
Мы, сильный пол,
отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно
осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи, бегают по кровлям…
— А хочешь, я тебя, балбес, в Суздаль-монастырь сошлю? да, возьму и сошлю! И никто меня за это не
осудит, потому что я мать: что хочу, то над детьми и делаю! Сиди там да и жди, пока мать с
отцом умрут, да имение свое тебе, шельмецу, предоставят.
Во время перерыва, за чайным столом, уставленным закусками и водкой, зашел общий разговор, коснувшийся, между прочим, школьной реформы. Все единодушно
осуждали ее с чисто практической точки зрения: чем виноваты дети,
отцы которых волею начальства служат в Ровно? Путь в университет им закрыт, а университет тогда представлялся единственным настоящим высшим учебным заведением.
— Да, то-то, я говорю, надо знать, как говорить правду-то, а не
осуждать за глаза
отца родного при чужих людях.
— Нет, я не про тебя, а вообще… И бог непочтительным детям потачки не дает! Вот Хам: что ему было за то, что
отца родного
осудил! И до сих пор хамское-то племя… только недавно милость им дана!
Отец же Введенский, видя проявления утвердившегося нигилизма и атеизма не только в молодом, но старом поколении, всё больше и больше убеждался в необходимости борьбы с ним. Чем больше он
осуждал неверие Смоковникова и ему подобных, тем больше он убеждался в твердости и незыблемости своей веры и тем меньше чувствовал потребности проверять ее или согласовать ее с своей жизнью. Его вера, признаваемая всем окружающим его миром, была для него главным орудием борьбы против ее отрицателей.
Николай Афанасьевич не одобрял уже за это
отца Савелия и хотя не относил его поведения к гордости или к задору, но видел в нем непохвальное упрямство и,
осуждая протопопа, решился еще раз сказать ему...
Прежде всего
отец протопоп довольно пространно говорил о новых постройках, потом о губернаторе, которого
осуждал за неуважение ко владыке и за постройку водопроводов, или, как
отец протопоп выражался: «акведуков».
— Послушай, Джон, — сказал ему Борк. — Вот господин Лозинский
осуждает вас, зачем вы не исполняете веру
отцов.
А его, старика, не
осуждай, батюшка;
отец твой почитал его, Петя: грех будет на душе твоей…
Коли
отец — дай бог ему царствие небесное — коли
отец почитал тебя — человек также был с рассудком, худых делов также не любил — стало, обсудил тебя, каков ты есть человек такой, — ну, нам, стало, и не приходится
осуждать тебя:
отец знал лучше…
— Вы все знаете Петрушку Филимонова, знаете, что это первый мошенник в улице… А кто скажет худо про его сына? Ну, вот вам сын — избитый лежит, может, на всю жизнь изувеченный, — а
отцу его за это ничего не будет. Я же один раз ударил Петрушку — и меня
осудят… Хорошо это? По правде это будет? И так во всём — одному дана полная воля, а другой не посмей бровью шевелить…
Maman
осуждала такой образ действий этого
отца, но дядя вступился за него и сказал...
Но вспомни, мой
отец, ты сам его
Не безусловно
осуждал.
Иван (в дверях столовой). Вы боитесь проехать по улице рядом с человеком, которого злодеи
осудили на смерть, хотя человек этот ваш
отец, да?
Булычов. И погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за стол, протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие? Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне
отец, если на смерть
осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь, черти! Егор… Булычов… Егор!..
Отец и мальчики посматривали на нее как-то особенно, как будто только что до ее прихода
осуждали ее за то, что она вышла из-за денег, за нелюбимого, нудного, скучного человека; ее шуршащее платье, браслетки и вообще дамский вид стесняли, оскорбляли их; в ее присутствии они немножко конфузились и не знали, о чем говорить с ней; но все же любили они ее по-прежнему и еще не привыкли обедать без нее.
— Господи, да я и десять взял бы! — прошептал
отец Яков, оглядываясь. — И десяти довольно! Вы… вы изумляетесь, и все изумляются. Жадный поп, алчный, куда он деньги девает? Я и сам это чувствую, что жадный… и казню себя,
осуждаю… людям в глаза глядеть совестно… Вам, Павел Михайлович, я по совести… привожу истинного бога в свидетели…
Мой
отец был возмущен этим до глубины души, и в то время как Иосаф Висленев, в качестве политического арестанта, пользовался в городе почти общим сочувствием, у нас в доме его строго
осуждали, и я признавала эти осуждения правильными.
— Я к тому это рассказываю — тебе надо теперь почаще наезжать, если сподручно, поблизости находиться.
Отец может отойти вдруг… задохнуться. Вася! ты меня не
осуждай!..
Ему предстояло защищать дело темное, революционное, которое он сам в душе
осуждал; но он продал душу свою этому делу, как сатане, и должен был стоять за него, лишь бы удары падали больнее на сердце
отца и дочери. Он видел перед собою, как полагал, счастливого соперника, ему казалось, что он унижен, презрен, и, ослепленный своей страстью, сделался зол и мстителен.
— Это останется между нами и богом, — сказала Гаида, подавая ей свою руку. — Моли
отца всех нас, чтобы он тебя простил, а я тебя прощаю. Грешная раба его смеет ли
осуждать другую грешницу?.. Но… идут. Встань, тебя могут застать в этом положении…
Что ж? сыскались люди, которые с голоса
отца и матери Лукерии Павловны
осуждали Волгина, говорили, что причиной ее сумасшествия ветреный образ его жизни и худое обращение с женой.
— Егор Никифоров — мой
отец, — отвечала она. — Земной суд его
осудил, но я, его дочь, не имею права судить его… Моя обязанность молиться за него, и это я буду делать каждый день… Да сжалится над ним Он, Господь милосердный, и простит ему…
В то время, когда Иннокентий Антипович, в конце-концов, сказал ей о том, что
отец ее из чувства признательности, из-за великодушной благодарности, невинный, позволил
осудить себя на каторгу, чтобы спасти имя Толстых от позора, он отворил дверь, и в комнату вошел Егор Никифоров.
«Не легче ли было бы, — думалось ему, — если бы
отец совсем не отдал бы денег? Если бы я остался нищим, пошел бы работать и в этом нашел бы себе наказание. Наказание примиряет. А то еще было бы мне лучше, если бы меня посадили в тюрьму, судили и
осудили бы».
Какого был происхождения русский удалец, носивший, по словам Карамзина, нерусское имя Герман, вероятнее же Гермоген, видоизмененное в Ермака, положительно неизвестно. Существует предание, что
отец его занимался тоже разбойным делом, вынужденный к тому крайностью, рискуя в противном случае
осудить на голодную смерть хворую жену и любимца-сына. Перед смертью он завещал последнему остаться навсегда бобылем, чтобы семья не заставила его взяться за нож булатный.
У Луки, гл. VI, с 37 по 49, слова эти сказаны тотчас после учения о непротивлении злу и о воздаянии добром за зло. Тотчас после слов: «будьте милосерды, как
отец ваш на небе», сказано: «не судите, и не будете судимы, не
осуждайте, и не будете осуждены». Не значит ли это, кроме осуждения ближнего, и то, чтобы не учреждать судов и не судить в них ближних? спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобы и сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно.
— Ежели вы спрашиваете меня, — сказал князь Андрей, не глядя на
отца (он в первый раз в жизни
осуждал своего
отца), — я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого.
Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего
отца, обращалась к нему за сочувствием,
осуждая преобразования.
И вдруг в такие-то минуты, при ней, этот
отец, которого она
осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что́ сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что́ было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущеюся головой.